Читать интересную книгу Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— Вытирайте ноги и проходите, — мягко прошелестел в полутьме ее голос.

— Спасибо, я лучше совсем разуюсь: на улице такая грязь.

— Спасибо и вам, вы избавляете меня от лишнего мытья полов. Осенью у нас с этой грязью просто беда.

— Успел убедиться, погуляв по вашей Уфе.

— Так вы приезжий?

— Да.

— И откуда? Не из Самары?

— Нет, с севера…

— Там, поди, уже снег? А мы его только ждем…

«Господи, о чем это мы говорим!» — спохватился вдруг Иван. Ему представлялась эта встреча совсем иной — по-мужски деловой и конкретной: пришел — узнал, что надо, и ушел по новому адресу А тут! Сейчас еще, поди, и чай испить позовут! И верно:

— Ну вот, теперь проходите, напою вас с холоду чаем, а заодно и поговорим. Разве вы не хотите попить чаю?

Давно голодный и смертельно усталый, он не нашел в себе сил отказаться, хотя желание как можно скорее связаться с местными товарищами было для него по-прежнему самым главным и неотложным.

Уже за столом в чистой уютной комнате, словно читая его мысли, она доверительно сказала:

— Мы тут, в этом интересном уральском крае, живем бок о бок с башкирами, а башкиры — народ восточный, древний, своеобразный. Никогда, например, не начнут говорить о деле, пока не напоят гостя чаем, не расспросят о дороге, о здоровье домашних. Словом, поучиться у них есть чему.

Здесь при довольно сносном освещении он рассмотрел ее получше. Первое впечатление во всем подтвердилось: действительно, очень мила, обходительна, — и дополнилось новыми подробностями: пенсне, большие бархатисто-карие глаза, мягкий, почти детский овал лица, остренький подбородок… Что-то детское, светлое, незащищенное исходило от всего ее облика, так не вязавшегося с ее суровой партийной кличкой: товарищ Варя.

Торопливо перекусив, Иван поблагодарил и сразу же приступил к делу. Рассказал, что прибыл из Нижнего Тагила, что имеет очень важное поручение к товарищу Назару, но того на явке не застал. Попросил как можно скорее связать его с кем-нибудь из руководителей подпольной боевой организации большевиков.

Милое детское лицо сидящей напротив женщины сразу переменилось. Не теряя своего общего очертания, оно в то же время как-то незаметно, пока он говорил, сделалось совершенно другим — взрослым, строгим и даже суровым. — Товарища Назара не знаю… С кем, говорите, вам хотелось бы встретиться, кроме него?

Он повторил, что в Тагиле ему дали лишь две явки и что никого из уфимцев он не знает.

— В таком случае лучше подождать, — спокойно предложила она.

— Ждать не могу. У меня очень серьезное дело, — начинал сердиться он.

— У наших товарищей, смею вас заверить, дела тоже вполне серьезные, — заметила она.

— Кое-что об этих делах я уже знаю, — вскипел он. — Имел сегодня счастье убедиться лично!

— Что вы имеете в виду?

— Грабежи! Во имя, так сказать, революции и сражающегося пролетариата. Самые низкие, примитивные, подлые грабежи населения!

— Выражайтесь точнее: экспроприации!

— Экспроприации кого и чего? Матерого миллионера-капиталиста или нашего же брата рабочего? Государственного банка или последнего трудового рубля? У меня, к примеру, оказалось всего пять копеек, так и ими не побрезговали, взяли. Жалкое зрелище, жалкая карикатура!

— Замолчите! — вскочила она, бледная от возмущения. — Что можете знать вы, приезжий человек, о здешних делах? Кто вам наплел такую чепуху?

— Повторяю: я видел и пережил это сам, сегодня в поезде!

— А почему вы так уверены, что это дело боевиков именно нашей организации? Они что — сами вам представились?

О, это милое, хрупкое создание видно, имеет крепкие зубки! Стопори машину, Ваня Петров, не ломись напролом, не пори горячку. Тут, похоже, есть над чем подумать…

Стыдясь своей излишней горячности и не решаясь посмотреть ей в лицо, он примирительно сказал:

— Извините, товарищ Варя, нервишки сдали, зря это я…

— Нервы свои беречь надо, молодой человек. Да и других тоже.

Иван горько улыбнулся, вспомнив свою дорогу в этот город, но ничего не сказал.

— Что же делать с вами? — опять тепло и доброжелательно спросила она. — Дать вам явку к какому-нибудь из наших — ночью в чужом незнакомом городе все равно не найдете, еще, чего хорошего, на фараонов нарветесь, а они у нас сейчас злющие — ух!

— Не волнуйтесь, одного здешнего филера я уже поводил сегодня по городу. И откуда взялся, с чего прилип — до сих пор не пойму.

— Вот видите, придется провести ночь здесь. Как говорится, утро вечера мудренее.

Иван решительно поднялся.

— Это исключено. Не имею права ставить под удар явку и вас.

— Что, даже паспорта нет?

— Ничего, кроме револьвера.

— Ох, какой вы отчаянный!.. Совершенно!

Когда он оделся и в сенях натягивал свои холодные грязные сапоги, она резко закрыла перед ним дверь.

— Никуда я вас не пущу. Удивляюсь, как это еще днем вас не взяли здешние жандармы. Посмотрите на себя, как вы одеты!

Ничего не понимая, он поднял ворот пальто, поправил на голове шляпу, недоуменно пожал плечами.

— Щеголем никогда не был и желания такого не имел. Или уфимские рабочие одеваются богаче?

— Не скажу о рабочих, а вот что запомните. На днях неподалеку от города неизвестные люди остановили почтовый поезд и экспроприировали казенные деньги. Свидетели утверждают, что одеты эти люди были точно так, как сейчас вы: в короткие черные пальто или куртки, широкополые черные шляпы и брюки навыпуск. Взгляните на себя! Да у нас таких жандармы хватают, не расспрашивая. Совершенно!..

— Остановили поезд? Целый поезд? Кто?

— Чего не знаю, того не знаю. Раздевайтесь.

— Спасибо, но…

— Раздевайтесь, — настойчиво повторила она. — Сейчас я попробую привести кого-нибудь из нашей молодежи. Они вас проводят и устроят. Ждите.

У двери остановилась, обернулась.

— Если проснется дочка, скажите, что скоро приду.

— У вас… есть… дочь?.. — еле выговорил он.

— Спит, чертенок! Да вы не бойтесь, она уже совсем большая и к людям привычная… Ну, я быстро.

Вернувшись в дом, Иван неторопливо огляделся. Квартира чем-то неуловимо напоминала свою хозяйку. Все здесь было просто, непритязательно, без дорогой громоздкой мебели и в то же время вполне добротно и мило. Небольшой аккуратный стол для письменных работ с изящной настольной лампой, высокий книжный шкаф, плотно заставленный книгами, в пространстве между окнами — несколько тяжеловатый комод со множеством выдвигаемых ящиков, простенькая вешалка у входа…

На комоде нет ни шкатулок, ни кружевных салфеток, как у других, — лишь небольшая глиняная ваза с цветами да фотографический портрет смеющегося молодого человека. Кто этот молодой человек? И что это за цветы? И вроде бы живые, настоящие, и в то же время такие сухие, что боязно взять в руки…

Обойдя гостиную, Иван на цыпочках прошел в спальню и заглянул в кроватку. Девочке было годика три, от силы три с половиной. Она сладко спала, уткнувшись лицом в бок симпатичному плюшевому медвежонку. Миленькая, чернявенькая, — должно быть, вся в мать.

Иван осторожно взял медвежонка, опустился на пол рядом с кроваткой и, привалившись спиной к стене, устало закрыл глаза…

Глава вторая

В пустующей даче своего дружка Алексеева Густомесов ждал команды на взрыв. Все в его большой «адской машине» было готово к страшной разрушительной работе, оставалось снести ее вниз, к железной дороге, установить в ямке между шпалами и подключить провод.

Провод лежал рядом. Густомесов потрогал его оголенные медные концы, на всякий случай еще поскреб их ножом и взглянул на часы: до прохода казачьего поезда оставалось чуть больше часа, а до возвращения Алексеева сорок минут. Если совет дружины даст «добро», они еще успеют установить свою машину на дороге и успешно завершить так хорошо подготовленное дело.

Казаков, введенных в город во время прошлогодних волнений, ненавидела вся Уфа и особенно боевики. Это они, казаки, темные и свирепые опричники царя, напали на рабочих, когда те собрались на свой митинг в сборочном цехе железнодорожных мастерских. Это они стреляли и секли нагайками безоружных, таскали на арканах тех, кто пытался скрыться, а некоторых, по наущению громил из черной сотни, хохоча, подняли на штыки.

Десять месяцев наводили казаки ужас на уфимцев, и не раз боевики из подпольной боевой дружины ставили перед своим советом и комитетом партии вопрос о революционном возмездии. Планов было много: одни предлагали отравить колодцы, из которых казаки брали воду, другие требовали пустить «красного петуха» на их казармы, третьи — уничтожить конюшни, где содержались их лошади. Комитет еле сдерживал молодой горячий напор своих бойцов, слал одного беседчика за другим, и они на время смирялись.